не будет и той планеты, откуда сухие стержни вместе с прочим багажом старика доставил транспорт-автомат. Не будет не для нас, а уже совсем. А здесь… здесь если и вырастет чайная трава, то лет через тысячу, и вкус у нее будет совсем другой. Вот набор чаш из темного камня, шероховатого снаружи и отполированного внутри, может быть, уцелеет. По виду им уже не одна тысяча лет. Может быть, их сделали еще на той прародине, о которой я только слышал…
— Наш нежный мальчик задумался о далеком?
Госпожа Нийе, само собой — больше никто не называл меня нежным мальчиком. После того расследования я стал ее бояться чуть меньше, и даже пытался шутить в ответ:
— А вы проверьте, нежный ли я.
— Парной вы неинтересны, отвисеться у вас здесь не получится — испортитесь раньше, чем созреете, а готовить я не люблю. А вам, — она оборачивается к старику, — вам я уже сколько лет твержу: с ума не сходят по частям, с ума сходят всей головой. Бывает, что медленно, но всей, не может быть, чтобы тут протухло, а тут здоровое, государство это вам не рыба. И если они глазом не повели, когда мы пустили в расход тот транспорт — какой не повели, счастливы они были, что мы им попались такие шустрые, таким шустрым нам и следующий приказ будет отдать можно, вот этот вот приказ, этот вот который, перестаньте на меня подбородком показывать, оно и тогда было видно, а вы мне не верили.
Тут я окончательно понял, что старика уважаю, а ей восхищаюсь. Потому что и вправду же — говорила, и оказалась права. У нее хватило смелости увидеть, что внизу — болото, когда всем еще хотелось верить, что там временные трудности, мятежи, провалы, напряженность, нестабильность… но это же пройдет?..
Не прошло и не собиралось проходить.
Пора было понять — мы не выживем вместе с ними, нельзя переплыть лагуну, если у тебя на спине сидит сумасшедший и бьет тебя камнем по голове. Ты захлебнешься в любой, самой надежной, воде, как бы ни был силен… и сумасшедший погибнет следом за тобой. Это он только думает, что спасается за твой счет — на деле он губит и себя тоже. Но главное, главное — какое тебе дело до сумасшедшего и его судьбы, после того как он поднял и опустил камень?
Когда все собрались, они закрылись в кабинете старика, а меня оставили за дверью с распоряжением никого не пускать и не отвлекать их, чтобы ни творилось — со всеми проблемами разбираться самому. Так я, пусть и ненадолго, оказался старшим на Проекте. Посидел, допил чай — и сделал то, что можно было сделать много дней назад: залез в личное дело белобрысого Ри, на самом деле моего тезку. Узнал, что он провел здесь тридцать два года, что действительно попал на Маре сразу после совершеннолетия, как только стало очевидно, что развитие завершилось; что он совсем немного перебрал на тестах, несмотря на такой выраженный внешний вид. От нормы он отклонялся в большую сторону почти как я — в меньшую, хотя я-то мог служить стандартом фенотипа гражданина после Обновления.
И я еще раз подумал, что госпожа Нийе права, и была права даже в этом. Чуяла запах тухлого там, где все мы привыкли. Там, внизу, давно все испортилось, просто пока слизь не попадала на наши шкуры, мы делали вид, что все в порядке, а жертвы — не жертвы, а преступники, и сами во всем виноваты.
Мне было ясно, что делать: соглашаться, форсировать эвакуацию, принять всех, кого можно, врать, что ведем чистку. Когда они начнут перебазироваться, они, сумасшедшие правители мертвецов, закрыть перед ними дверь. Отделяться. Мы можем, у нас хватит сил держать горловину, а больше не нужно. Они постучат-постучат… и перестанут.
Тех, кто останется за дверью вместе с ними, мы их не спасли бы все равно. Могли бы только потонуть за компанию. Долг перед ними? Откуда взяться одностороннему долгу? Жалость? Я себя, каким я был до той демонстрации, не стал бы жалеть. Нечего там было жалеть. Хотят спастись? Пусть свергают эту дрянь. Но они не станут. Те, кто хотя бы пытался, мертвы — или здесь, у нас.
Они — я знал, я мог просчитать, — пойдут в середине. Не слишком рано, чтоб для них успели подготовить все лучшее. Не слишком поздно, чтоб не слишком рисковать. Они оставят за спиной всех, кто сам откажется от эвакуации, а таких будет довольно много, и тех, кого сочтут бременем. Не только слабых, но еще и ненадежных. Тех будет достаточно много для действия. А если не будет — значит, заслужили.
Что там обсуждали, за закрытыми дверями и включенной защитой — не знаю; а по итогам мне пришлось писать очередное послание. На сей раз почти паническое: руководство Проекта совсем спятило, перешло к полному поеданию разумных. Нормы доведены до невыполнимых, рационы и обеспечение снижены до невыносимо низких. Насилие, издевательства и принуждения процветают.
Не так уж много в том послании было преувеличений. Госпожа Нийе исполнила свои страшные обещания и начала переводить некоторые купола на сдельное обеспечение. С рабочего участка — результаты, от руководства — снабжение. Участок четыре-два сделался символом коллективной вины, безответственности и бессовестности… и, по правде говоря, мало среди нас всех было свободных от того образа мыслей. Госпожа Нийе обещала выморозить образ мысли, выморить голодом, удушить — обещала громко, вымораживала действенно.
Я больше не жалел «живую массу». Я знал, что формовщица права.
Своим я говорил — так меньше потери. Сейчас и в будущем. Не могут взаимодействовать сами — будут под давлением. Не могут думать на шаг вперед сами — будут под давлением. Если им нужна гонка, чтобы перестать считаться ерундой, будет гонка. Вспомните нас в первые годы.
Вспомнить было что.
И что с ними станет, когда сюда не просто потекут переселенцы, а пойдет волна? У куполов есть узкая полоска времени, чтобы стать самостоятельными — снаружи и изнутри. Не хотят сами — будем пинать. Столько, сколько нужно.
Анье Тэада, гостья
«Я слушаю. Я смотрю. Я слышу. Я вижу. Я выявляю паттерн. Я открываю суть. Я вижу факт, я ищу его место.»
Ритуальная формула входа в рабочий режим, ритуальная формула, чтобы удержаться на плаву, когда видимое захлестывает с головой эмоциями, переживаниями, скоропалительными оценками. Я слушаю, я смотрю — попутно отмечая, почему так рано и однозначно определилась моя профессиональная склонность, откуда способность
